77 лет назад 8 сентября началась блокада Ленинграда. Кому - то пришлось все 872 дня провести в блокадном городе и выживать. Кого - то эвакуировали, но и за пределами родного города их жизнь не была легкой. О том, как зажиточная немецкая семья из Ленинграда пережила эвакуацию в Сибирь, как пакетик пороха помешал возвращению домой и почему, несмотря на тяготы и лишения, не осталось обиды, корреспондент «АиФ-Тюмень» узнал у ребенка блокадного Ленинграда Рудольфа Вализера.
Лицо смерти
Большой частный дом на окраине Ленинграда, роскошная обстановка: на полу и на стенах - персидские ковры, печка, облицованная изразцами, в гостиной стоят рояль и фисгармония. Для тех лет - большая роскошь. Немецкая семья Вализер любила собираться вместе уютными вечерами в большой комнате и слушать музыку, обсуждать прошедший день. И пусть дом деда в 1918-1920-х годах отошел государству, их никто не выгонял. Казалось, так будет всегда.
Именно такими остались в памяти Рудольфа Вализер мирные годы его ленинградского детства. Все изменилось 22 июня 1941 года. В первые дни войны все верили, что советские войска быстро вытеснят врага с нашей земли. Но уже 8 сентября стало ясно - положение тяжелое. Началась блокада.
«Мне было тогда шесть лет. Страха не помню. А вот чувство голода было постоянно. Но нам, жителям Гражданки Выборгского района, было все же легче. Поселок стоял на окраине Ленинграда, и от городских коммуникаций мы не зависели. У нас была своя канализация, при отсутствии электричества - лучинные свечи, собственный колодец. Выручал свой огород и сад. Осенью 1941 с огорода собрали все, что можно было, - ничего на земле не оставили. Урожаем делились и с соседями, тяжелое было время, но друг друга поддерживали. Родители старались оставить побольше еды нам с сестрой. Но к зиме запасы почти закончились, а голод становился только сильнее», - вспоминает Рудольф Вализер.
К постоянной нехватке еды вскоре привыкли, как и к пролетающим по небу военным самолетам, вою сирен, бомбежкам, взрывам. Привыкли и к смерти.
«Помню, когда в первый раз взглянул смерти в лицо. В наш поселок эвакуировали семью из-под Пскова. «Маленькая девочка не выдержала дорогу, и к нам ее привезли уже мертвой, - говорит мужчина. - В блокадном Ленинграде смерть стала обыденностью. Люди погибали, замерзали прямо на улицах. Если близких не было, то и тела подобрать было некому. «Обходили стороной и дальше шли, а что мы могли сделать?».
Самое страшное воспоминание у него связано со взрывом фугасной бомбы. Она попала в проходящий трамвай. Когда пыль рассеялась, первое, что бросилось в глаза, - раскуроченный вагон и части человеческих тел, висевшие на штырях забора местного политехнического института.
Отца нашего героя в армию не призвали по состоянию здоровья. Он день и ночь пропадал на работе - на предприятии Выборгский транспорт трудился извозчиком. Мама была занята домашними делами. И только у детей жизнь шла своим чередом, но с поправкой на войну. Любимой забавой мальчишек было рассматривать пролетающие самолеты и с земли определять, где наши, а где враги. После бомбежки бежали в сад, чтобы отковыривать с деревьев осколки.
Даже в блокаду взрослые старались сохранить традиции мирной жизни хотя бы для детей. В канун нового 1942 года в политехническом институте для детей сотрудников устроили праздник. Двоюродная сестра Рудольфа, работавшая там лаборанткой, взяла на утренник и его с сестрой. Все было как полагается: Дед Мороз, Снегурочка, елка, хоровод и подарки.
«А подарили нам очень маленький кусочек хлеба с селедкой. Это было такое удовольствие, до сих пор помню тот вкус», - рассказывает Рудольф Вализер.
Ели все, чем нельзя было отравиться. Как-то тетя позвала маленького Рудольфа в гости и поставила на стол угощение – холодец! Было вкусно. Но любопытство не давало покоя: откуда взяла? Оказалось, она под снегом нашла лошадиную шкуру, очистила ее и сварила студень.
«Люди приспосабливались ко всему. «Конечно, птиц у нас в поселке уже не было, как и домашних животных», - говорит он.
Помимо голода, постоянным спутником ленинградцев стал вой сирены. В первое время, услышав ее, они спускались в бывшее овощехранилище во дворе. Потом бегать надоело. Но наготове были всегда - часто спали в одежде. На чердаке стояли ящики с песком на случай пожара.
«Как-то рядом с нашим домом взорвалась бомба. Как сейчас помню: мама сидит за швейной машинкой и взрывной волной ее, вместе со столом, отбрасывает к другой стене. До сих пор не понимаю, как нас, детей, не прибило упавшими шкафами. Двери сорвало с петель. Отец потом поставил их на место на скорую руку, капитально отремонтировать собирался позже».
В Сибирь
Но привести дом в порядок не успели. В конце марта 1942 года вышло решение совета обороны Ленинграда о принудительной эвакуации. «Возможно, это нас и спасло от смерти», - рассуждает сейчас Рудольф Вализер.
Финнов, немцев, латышей, эстонцев - всех должны были вывезти из города. С собой разрешили взять все, что могли унести. Помимо вещей первой необходимости, старшие Вализеры взяли швейную машинку «Зингер».
«Дорогу отлично помню. На Ладожском озере лед уже треснул местами, и на машинах мы объезжали эти участки. На станции Кабона нас погрузили в товарные вагоны и повезли дальше. В них были сделаны палати, стояла печурка. Кормили горячей водой и кусочком хлеба. Ехали очень долго. По пути многие погибли. Знали, что везут в Сибирь. Через казавшуюся бесконечной череду недель состав остановился в селе Омутинка Тюменской области. Первым делом всех повели в баню, одежду прожарили от вшей. Определили Вализеров на подселение в деревню Крутая к местным жителям. Прожили там около месяца. К чужим хозяева отнеслись настороженно: боялись, что будут воровать, прятали еду. «Но мы были не так воспитаны. Чужое не брали, даже когда сами голодали». Правда, отношение позже изменилось, появилось доверие, и с переселенцами стали делиться».
В июне вынужденное путешествие продолжилось. Конечной точкой стал поселок Черный мыс в Сургуте. Отец устроился на работу в моторно-рыболовную станцию. Жили то в бараках, то на подселении.
«А потом папа построил избушку типа землянки: метр - в земле, метр - над землей. В ней мы и прожили до конца войны. В поселке жили одни переселенцы: кулаки, эвакуированные, - вспоминает Рудольф. - К нам как к блокадникам относились очень хорошо: помогали, делились. Они видели, насколько люди были истощены, ведь многих хоронили уже здесь, организм не мог восстановиться».
Известие об окончании войны восприняли, как скорое возвращение домой. Ехать собрались первым же пароходом. Вещи уже стояли упакованные у двери.
«Но мама решила сжечь ненужные бумаги перед отъездом. Нашла на полке кулек с семенами лука и тоже решила отправить в печь. Как только он попал в огонь, произошел сильный взрыв. «На маме загорелась шерстяная кофта, в огне она выбежала из дома, тут уже соседи помогли потушить пламя, - говорит наш герой. – Оказалось, в кульке отец-охотник хранил порох».
В больнице мама Рудольфа пролежала около двух месяцев. В итоге на последнем пароходе «Гусихин» в конце октября отправились в Тюмень. Шли очень долго. Периодически судно садилось на мель, пассажиры с вещами выходили и брели по берегу. К тому же приходилось делать остановки, чтобы с поленниц на берегу взять дрова на пароход - угля, чтобы топить, не было. Доплыли до деревни Созонова, и судно сковало льдом. Добраться до Тюмени смогли только спустя пару недель, когда пришел ледокол. И то довезли только до деревни недалеко от города. Дальше шли пешком.
«Отец раздобыл сани, погрузили мы в них свои вещи и десятки километров шли до Тюмени, - говорит Рудольф. – Думали, немного переждем и поедем в Ленинград». Но тут вышло постановление о запрете въезда в родной город. А потом еще хуже: объявили о репрессии и посчитали спецпоселенцами.
«В 16 лет я получил паспорт, и в нем поставили большую печать, которая запрещала выезд за пределы проживания на 6 км. Это каралось вплоть до принудительных работ», - говорит Рудольф.
Так у семьи Вализеров начался тюменский этап жизни.
Все проходит
Штамп в паспорте принес немало неприятностей в жизни Рудольфа. Из-за этого не исполнилась его заветная мечта - стать летчиком. Уже в 15 лет он ходил в ДОСААФ, о самолетах знал все и часто во сне пилотировал. После года занятий ему дали рекомендацию в Новосибирскую школу планеристов, учителя заверили - у него талант. Направление на учебу давали только через военкомат. Там же из-за штампа в паспорте развернули у двери.
«И я бросил учиться совсем. Пошел работать в строящийся аэропорт сначала грузчиком, потом слесарем. Но осознание того, что учебу все же надо продолжить, через год пришло», - вспоминает Рудольф Вализер.
С этого момента учебные заведения в его жизни стали меняться один за другим: школа, затем техникум, где он встретился с будущей женой. Позже - работа по распределению в тобольской машинно-тракторной стации, затем в колхозе. «Работать за трудодни не хотел. Своего жилья не было. Беременная жена спала на полу. Чтобы купить кровать, нужно было отдать более ста яиц. Как-то приехал друг и позвал в училище работать преподавателем. Я пришел к председателю и попросил документы. Он отказал. Я развернулся и ушел без трудовой».
Позже директор училища сообщил: за самовольный уход Рудольфа исключили из партии. В ответ «обвиняемый» удивился: я в комсомоле-то никогда не был!
В Тюмень семья Рудольфа вновь перебралась, когда родился второй сын. Здесь с тех пор и обосновалась. А побывать в Ленинграде удалось только спустя 20 лет. Родная сестра Рудольфа к тому времени переехала в Санкт-Петербург и вышла замуж. На свадьбу поехали и мама с братом. Остановились на Гражданке у знакомых.
«Из их окна был виден наш дом, сад. Я сказал маме: «Сходим?», но она промолвила: «Не могу». Так издалека только и посмотрели на наше бывшее жилье. А спустя время наш дом и вовсе снесли, сейчас там Гражданский проспект, и этот район считается престижным», - говорит Рудольф Вализер.
Сегодня у 83-летнего Рудольфа двое детей (один сын умер), четыре внука и правнучка. Несмотря на возраст, он продолжает работать, разбирается в компьютерах и не представляет свою жизнь без автомобиля. «Пока я еще не хочу сдаваться», - улыбается он.
Обиды и злости на то, как сложилась жизнь, у него нет. «Понимаешь, все проходит. Когда умер Андрей Жданов, один из организаторов репрессий, мама плакала. Когда Сталин умер, тоже не могла сдержать слез. Жизнь - она есть жизнь. Мы сами ее строим. У некоторых все сложилось еще хуже, чем у нас».
«Взрослые все отдавали детям». Питерская сибирячка - о блокаде Ленинграда 
«Хотите расстрелять, убейте всех вместе». Ее детство окружала смерть 
Вспомнить прошлое. Как Тюменская область прокормила страну в годы войны 
«Трижды выводили на расстрел». Малолетняя узница - о детстве в концлагере 
«Это не забыть». Узница концлагеря - о войне, фашистах и цене победы