«Это не забыть». Узница концлагеря - о войне, фашистах и цене победы

Советские войска, разгромив гитлеровскую Германию, освободили сотни тысяч узников лагерей смерти, которые вернулись домой. Те, кому в мае 1945-го подарили жизнь, никогда не забудут своих освободителей. И каждый год 11 апреля добрым словом вспоминают их в Париже, Варшаве, Праге и сотнях других городов. Отмечают день освобождения узников фашистских концлагерей и в Тюмени. Корреспондент «АиФ-Тюмень» пообщался с одной из бывших жертв фашистов, которая которая рассказала ему о тяготах и ужасах пребывания в концлагере.

И вдруг - война

Елене Митрофановне Михеенковой сейчас 90 лет. Но она не забыла то страшное время, когда каждый день мог стать последним. Её семья жила в белорусской деревне. Как и все дети в то довоенное время, Лена в 8 лет пошла в школу. Училась хорошо. Окончила 6 классов. И вдруг - война, перечеркнувшая спокойную деревенскую жизнь. Село заняли фашисты. Власть сменилась. В деревне появились староста и полицаи. Но к концу 1941 года партизаны выбили фашистов из их деревни и окрестных сел. И весь район вошел в партизанскую зону, куда гитлеровцы  долго опасались соваться. Елена Митрофановна говорит, что только  к лету 1943 года карательные отряды фашистов подобрались к их селу.

В деревне знали, с какой жестокостью действовали каратели, как возле Бобруйска живьем сжигали людей иногда целыми деревнями, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей, как расстреливали, вешали за любую помощь или связь с партизанами. Знали и о том, что обычно фашисты на машинах и мотоциклах врывались в деревни ночью. И, чтобы их не застали  врасплох, молодежь в селе собиралась группами, отдельно никто не жил, и по очереди ребята несли караул. В тот июньский день  должен был дежурить ее брат. Но он попросил Лену заменить его. Подружка у него была, дело молодое. Она добросовестно отстояла всю ночь, уже солнце взошло, тишина, все спокойно вокруг, пришла домой.

Только легла поспать, врывается в комнату мать с криком: «Лена, вставай, немцы идут!» Она сразу соскочила, глянула в окно, а каратели уже в деревне. Мать говорит: «Беги!». Она ей отвечает: «А вдруг живы останемся, я топор, пилу заберу - как без них в лесу, ты беги, я догоню». Мать побежала, проводила она ее взглядом и так больше никогда и не увидела. Вся жизнь тогда в секунды решалась. Собрала все мигом, только бежать в лес, а каратели уже от леса идут, сплошной цепью в маскировочных накидках и со стороны огородов тоже идут. Все, ловушка захлопнулась. О том, что было дальше женщина рассказывает после долгой паузы:

«Согнали всех нас, кто не успел убежать, в колхозный сарай. Бабушка у меня верующая была и мне всегда наказывала: «Если почувствуешь, что смерть приходит, молись». Я думаю, что раз загнали нас в сарай, значит,  здесь всех и сожгут. По всей Белоруссии так людей сжигали. Стала молиться, плакать, больше из-за того, что с матерью не попрощалась.

Потом уже и сил не было плакать. Смотрю, вывели из соседнего сарая конюха. Стали допрашивать. Ничего он им не сказал. И его тут же расстреляли. Потом подожгли тот сарай. Все дымом заволокло, люди стали кричать, звать друг друга, искры на нас полетели. Я решила, как одежда загорится на мне, побегу прямо на пулеметы. Уже уверена была, что смерть пришла. Но через час двери открыли, нам приказали выйти и построиться, а затем погнали на железнодорожную станцию за 30 км от нашей деревни». 

Представьте, пережить такое в 16 лет! Она и сейчас говорит, а в голосе - слезы. Вели с овчарками. Не убежишь. На станции  выстроили, приказали, чтобы каждая семья отдельно стояла - младшие впереди, за ними старшие, предупредили: кто из семьи спрятался, остальных расстреляют. Всех сосчитали, загнали в вагон. И повезли.

Искусство выживания

То, что осталась живой в том кошмаре, который начался, Елена Митрофановна объясняет чудом и тем, что рядом находились хорошие люди. Вспоминает, что первый лагерь, куда их привезли, был в Бресте. Там ее учил искусству выживания дядя Ваня из их деревни. Всегда хотелось есть. А им только  раз в сутки давали стакан какого-то пойла. Когда однажды дали баланду - овес, сваренный вместе с шелухой, он ее предостерег: ты с шелухой не ешь, не глотай сразу, пожуй сначала, через зубы процеди жижу, остальное выплюнь. Заставлял двигаться, учил: проснулась, не лежи, вставай и ходи вокруг барака. Потом была череда лагерей уже в Германии. Последний, в который она попала через несколько месяцев переездов, был возле города Штерберг. Оттуда их отправили по местам работы: кого - на фабрики и  заводы, кого - в сельскую местность.

Попала она к помещику. У него, кроме тех, кого из лагеря направили, еще человек 20 советских пленных работали. Они жили отдельно, в сарае. С одной стороны - свиньи, с другой - лошади, а посередине - они. Разговаривать с ними запрещалось. Да и им говорить во время работы не давали. Стояли конвоир с автоматом и немец-надзиратель, которого они называли Шляпа, поскольку он никогда этот головной убор не снимал. Шляпа следил за ними с плеткой в руках, и Елене не раз доставалось этой плеткой за каждую мелочь. Работали каждый день с утра и до заката солнца, один-единственный выходной дали в конце 1944 года. За все время ни разу не разрешили помыться в бане.

Кормили не лучше, чем в лагере, той же  баландой – мукой, разведенной водой, в которой часто то крысиный помет плавал, то еще какая-нибудь дрянь. Из одежды девочке выдали только юбку и кофту, которые со временем расползлись так, что тело было видно. И ей пришлось украсть мешок и надевать его на себя. Еще дали колодки, обувь такая - деревянная подошва, а сверху какая-то тряпка. А ходили же строем, и кто-нибудь сзади, нет-нет, да нечаянно наступит. Тряпки быстро порвались. 

Первая зима прошла незаметно. А вторая была морозной. Обуви нет, руки болели так, что пока боль пройдет, уже и утро, вечный голод, холод. В какой-то момент Елена решила: все, не пойду на работу, расстреляют, так расстреляют. Не было уже сил терпеть. Сначала хозяйка била ее чем попало, заставляла идти босиком на работу. Потом пришел надзиратель. Она думала, что ее на расстрел поведут. Но обошлось, отвели в контору к управляющему и дали новые башмаки.

Свобода пришла 1 мая

Наступила весна 45-го. Бои шли уже в Германии. На фронт забрали не только конвоиров, но и живущих по соседству немцев-подростков и стариков. Оставался один надзиратель. Свобода пришла 1 мая. Этот день Елена Митрофановна помнит в мельчайших подробностях, рассказывает: «С утра сходила на работу, а после обеда решила не идти, уже стрельбу слышно, наши совсем близко. Но куда спрятаться-то, нет такого места. А у нас баба Таня из Ленинграда жила, совсем старенькая, ее на работу не брали. Она меня  в ноги к себе посадила и большим, сшитым из лоскутов платком накрыла. Пришел надзиратель, побегал, поругался, так и не нашел меня. А тут в коридоре говорят, что русские уже в соседней деревне.

К вечеру приехали два военных. Не знаю, в каком они были звании, у них были погоны, а я тогда эти знаки отличия не понимала. Нас, освобожденных, собралось много. Развели они спирт и нам по наперстку за освобождение налили». А 2 мая все отправились домой. Добирались сами, кто как мог. Где пешком, где на попутках, где поездом. Дороги были запружены людьми со всего света. Наступила мирная жизнь.

Елену Митрофановну часто приглашают в школы, библиотеки на встречи с юными тюменцами. Она рассказывает им про войну, партизан, концлагеря. Одно дело, когда дети в книгах про это прочтут или в кино увидят и совсем другое, когда говорит человек, переживший все это. Когда в Тюмень хлынул поток беженцев из Украины, она собрала целый мешок вещей и попросила дочь отвезти его в пункт приема помощи, потому что знает, каково это - быть разутым и раздетым.

На вопрос, что ее больше всего сегодня тревожит, отвечает: «Смотрю по телевизору, что творится в мире. Фашисты голову подняли опять. Историю всю хотят перековеркать. Думают, что все забыли, что они натворили». И она убеждена: надо чаще говорить и об ужасах, которые принес фашизм, и о том, какую цену мы заплатили за победу над ним.