Этот год по указу президента посвящен науке и технологиям. Заниматься исследовательскими проектами, разрабатывать новые продукты и просто быть умным в последнее время становится трендом. Лаборатории и центры робототехники открываются даже в сельских школах. В городах популярны технопарки. Но одной инфраструктуры недостаточно. Что мешает развитию науки и что нужно для успеха, корреспонденту «АиФ-Тюмень» рассказал молодой ученый Лев Максимов.
Отходы в доходы
Сирень Бабаева, «АиФ-Тюмень»: Лев, когда говорят об ученых, невольно возникает образ эдакого ботаника, который с детства мечтал что-то изучать и изобретать. Вы тоже были таким?
Лев Максимов: Вовсе нет, в науку я пришел случайно и уже в студенчестве. В 2014 году собирался со стройотрядом на Север, но не прошел медкомиссию. Можно сказать, что слонялся без дела, пока мне не предложили принять участие в одном проекте. Участие заключалось в том, что я таскал 25-литровые канистры с донными отложениями из одной части вузовской лаборатории в другую. Стало интересно, чем эти ребята занимаются. Начал присматриваться, прислушиваться, сам не заметил, как меня втянуло в науку. До этого даже мысли об этом не возникало. Я учился на инженера-строителя и на бакалавриате считал, что глуповат даже для магистратуры. Считал, если удастся укрепиться в качестве прораба или начальника участка где-нибудь на нефтегазовых объектах Севера - это будет успех. Но мне всегда хотелось попробовать сделать что-то своими руками. Помимо изучения своей основной специализации – организации производственных процессов на стройплощадке, я заинтересовался производством стройматериалов. Это и определило вскоре область научных интересов. Коллеги с кафедры водоснабжения и водоотведения предложили попробовать создать стройматериалы из отходов, образующихся при получении воды из недр земли, рек или утилизации сточных вод. Тогда у нас ничего не получилось. Оказалось, что сделать из отходов качественные кирпич и керамзит можно, но такой стройматериал не будет стоить дешевле обычного. А для инновационного продукта это непозволительная роскошь. Рентабельность их производства должна быть в десятки раз выше, чтобы оправдать все риски и вложения. Смысла продолжать работу в этом направлении не было, но этот период придал мне уверенность и помог понять, что такой труд может быть вознагражден, в том числе финансово через гранты и премии.
- Но сейчас ваши разработки тоже связаны с отходами, остающимися после очистки воды, оказалось, что из них можно делать не только стройматериалы?
- Да, оказалось, что спектр применения этих отходов гораздо шире из-за того, что они на 70-80% состоят из оксида железа – фактически ржавчины, которая выглядит словно мука. Из нее можно сделать заправки для 3D-принтеров, печатающих из металлов, компонент сырья для аккумуляторов, на которых ездит часть московских электробусов, магнитные жидкости и порошки для неразрушающегося контроля, которые используются при диагностике изделий из металла – от трубопроводов до деталей авиационной техники. Бизнесу это прибыльно, выгодно было бы и жителям, так как коммунальные платежи за воду, пусть на немного, но должны стать ниже. В них уже не будут закладывать расходы за утилизацию отходов, образующихся при водоподготовке, а эту «ржавчину» забирать будем мы. Сейчас на часть разработки получаем патент, но раскрывать все секреты не будем, некоторые детали останутся в виде ноу-хау, потому что патентное право в России немного похоже на дуршлаг.
Есть ли выгода?
- Вы занимаетесь разработкой потенциально прибыльного бизнес-продукта. По причине финансовой невыгодности отказались от производства стройматериалов из отходов. Значит ли это, что сегодня научный интерес вызывает только то, что может принести деньги?
- Если говорить про инженерные науки, то скорее да, так как если не будет практического применения в ближайшие годы от начала разработки, то найти коммерческую поддержку будет сложно. На опыты, эксперименты, оборудование, реактивы нужны деньги, а еще авторам проекта хотелось бы на что-то жить. Очная бюджетная аспирантура в университетах - неплохой выход, там есть стипендия. Например, в Тюменском индустриальном университете сегодня она составляет 26 тысяч рублей, если учишься на «отлично». Суммируем это с зарплатой младших должностей научной сферы, другими грантами и получим пусть и относительно скромный, но позволяющий трудиться и развиваться доход. Но поступить в аспирантуру на бюджет порой непросто - желающих быть умными и заниматься чем-то полезным в последние годы стало больше.
Без коммерческой выгоды проекты создаются в фундаментальных науках, где результаты исследований могут быть оценены через десятки лет. Для поддержки таких проектов работает Российский фонд фундаментальных исследований, есть гранты для ученых, занимающихся изучением химии, биологии, физики и т.д.
- Но зарплата ученого-химика и доход автора инновационной прибыльной разработки несопоставима?
- Верно. Но на первых этапах этот условный «ученый-химик» будет получать даже больше и стабильнее. Ему не нужно брать на себя повышенные финансовые и репутационные риски, не нужно примерять амплуа «человека-оркестра». Но в случае успеха – вероятность которого, увы, не очень высока – инноватор получит в десятки раз большую выгоду. Так что спор о векторе развития не имеет очевидного ответа. Пожалуй, я бы все равно советовал сначала идти в науку и уже потом перерастать в технологического предпринимателя, обзаведясь багажом знаний в вашей сфере.
- Вы сказали, что быть умным, заниматься наукой становится модно, почему?
- На самом деле это беспроигрышная лотерея. Даже если вы не останетесь в исследовательских проектах, не будете заниматься наукой в стенах магистратуры, появятся определенные навыки. Например, научитесь решать проблему, исходя из практических умений, а не в теории. Наука дает исследовательскую компетенцию. Одна из моих бывших учениц ушла из науки, но свои знания она применяет в должности инженера-проектировщика. Другая - начальница на заводе, который производит стройматериалы, и ей тоже полученные навыки оказались не лишними. Часто, когда работодатель думает, кого бы повысить, выигрывают те, кто обладает знаниями и навыками, выходящими за стандартный курс обучения. Более того, во многих крупных компаниях прописано в стандарте, что для руководящей должности у кандидата должна быть либо научная степень, либо 25 лет стажа. Те, кто хочет быстро подняться по карьерной лестнице, идут в магистратуру, аспирантуру. Это инвестиция в будущее.
Если говорить о школьниках, увлекающихся наукой в учебном заведении, то у них всегда будет значительное преимущество перед теми, кто только начнет этот путь в университете.
Самолет без керосина
- Для детей сегодня создаются все условия: в школах научную деятельность поддерживают, открываются лаборатории, технопарки. Этого достаточно для того, чтобы вырастить ученого?
- Площадок действительно стало много - и это круто, но, с другой стороны, это как самолет без керосина - он не взлетит. А топливо в этом случае - преподаватели, которых не хватает. Они вынуждены работать за небольшую зарплату, закрывать несколько ставок, чтобы иметь доход. Естественно, желание работать с детьми либо быстро пропадает, либо его вовсе нет. Чтобы в лабораториях жизнь кипела, нужно разгрузить преподавателей и обеспечить им достойную зарплату, дать меньше академических часов за ту же ставку. Те специалисты, которые еще пять лет назад с горящими глазами занимались наукой с детьми и студентами, сегодня выгорели, устали. У нас очень много вкладывают в инфраструктуру, но зачастую забывают о человеческом капитале, недооценивают его важность.
- В каком возрасте лучше начинать заниматься наукой?
- В начальной школе можно начинать с теории, с конструкторов, затем постепенно двигаться вперед. Важно найти свою тему, то, что цепляет и увлекает, если есть внутренний драйвер, интерес быстро не погаснет. Но помимо исследовательской работы не нужно забывать и о других предметах. Больная тема и самый главный барьер наших ученых - иностранный язык. Они хорошо ориентируются в своей сфере, у них есть интересные работы, есть что рассказать и что презентовать, но они не владеют вовсе или плохо знают иностранный язык. И, увы, часто не желают осваивать его. А это очень важно, потому что, если вдруг своим прекрасным идеям он не найдет применение в России, всегда может это сделать в других государствах. Иностранный позволяет интегрироваться в международное научное сообщество. Не существует китайской, российской, американской науки, есть наука как область общего человеческого знания, для коммуникации в которой сейчас нужен английский.
- На ваш взгляд, проблема утечки мозгов насколько актуальна сегодня?
- Актуальна, но не как раньше. Во-первых, многие таланты уже уехали, во-вторых, есть специалисты, сидящие на двух стульях, в случае чего они готовы подать документы на второе гражданство. На вопрос «уехать или остаться» я всегда отвечаю - уехать, чтобы вернуться. Быть наравне нам ничего не мешает. У нас фундаментальных знаний достаточно, опять же, помимо языка.
«Молодой человек науки». Сибиряк стал аспирантом в 60 лет 
«Тушить изнутри и спасти людей». Изобретатель – о новом приспособлении 
Что есть будем? Как отходы нефти и газа превращаются в белок 
Для больных инсультом. Изобретение тюменской школьницы оценили в Индонезии 
Суперустойчивые. Кто победит в «войне» против микробов