27 января 2024 года исполняется 80 лет со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Город оказался отрезан от остального мира - начался голод, унесший жизни миллионов людей. Для жителей Ленинграда 872 дня стали самыми страшными в их жизни.
Не многим повезло уехать из Ленинграда во время блокады. 96-летний тюменец Ряжский Орест Владимирович – один из тех, кто смог эвакуироваться. Подробнее в материале tmn.aif.ru.
Страшное сообщение
Когда началась Великая Отечественная война, Оресту Владимировичу было 14 лет. День, перевернувший жизнь всей страны, он помнит, как вчера.
«22 июня 1941 года яркий солнечный день, мы всей семьей собрались ехать в парк Кирова. Это очень красивое, живописное место. Тогда «тарелка» была уже у всех. Перед выходом из дома отец решил ее включить, а там сообщение – война», – вспоминает Орест Владимирович.
Юный Орест вместе с сестрой по-детски не придали этим словам значения, а их родители, на себе испытавшие тяготы Первой мировой, отреагировали совсем иначе. Они знали, что стоит за страшным словом «война».
«Отец работал заведующим хозяйством в одной из школ, домоуправляющим и долгое время был единственным кормильцем в семье. У мамы в пятой графе паспорта, где ранее указывалась национальность, было написано «немка», из-за этого она долгое время не могла найти работу. После долгих поисков маме удалось устроиться бухгалтером», - вспоминает наш герой.
До войны Орест был обычным мальчишкой. Любил читать, был любознательным, тянулся к знаниям. Когда сестра, готовилась к урокам, он сидел рядом и запоминал все, что она учила. В 8 лет Орест пошел в школу. Смышленый первоклассник умел читать, писать, считать и пока одноклассники на уроках учили буквы и складывали слоги, он откровенно скучал. Поэтому уже после первой четверти его перевели сразу в третий класс.
Обязательные тогда семь классов образования Орест окончил на два года раньше сверстников. Казалось, впереди долгая, счастливая и беззаботная юность, но сообщение от советского информбюро перечеркнуло все планы и мечты.
Бомба - трофей
Орест Владимирович вспоминает, что раньше мальчишки, несмотря на возраст, были воспитаны по-другому:
«Мы мирные люди, но ни пяди земли не отдадим, врага будем бить на его территории. Поэтому мы, мальчишки со двора, лезли везде вперед, даже там, где нельзя. Старались помочь всем, чем могли».
Юный Орест вместе с друзьями начал дежурить на крышах домов для предотвращении пожаров, которые случались из-за сброшенных немцами зажигательных бомб. Он отмечает, что это были самые героические дни в его жизни.
«Мы сидели на крышах, скидывали эти бомбы на землю, чтобы дома не горели. На чердаках стояли бочки с песком, чтобы можно было потушить огонь в случае чего. От снарядов в нас осколки попадали, мы от них прыгали. А бомбы бросались будто из мешка – на небольшом участке прямо кучей лежали, всем мальчишкам хватало, - немного смеясь вспоминает Орест Владимирович. – Одна так и не зажглась, я принес ее домой и разобрал, потом она стояла у нас на письменном столе, как трофей».
Когда стало холодать, на крышу ребятам вход закрыли. А уже 8 сентября всем передали сообщение: кольцо замкнулось. Это был день начала блокады Ленинграда.
125 грамм хлеба
Карточки на получение хлеба ввели почти сразу – 125 грамм на человека. Перед началом самой страшной в жизни ленинградцев зимы, один из мужчин на работе предложил маме Ореста Владимировича купить крупы за золото. Женщина обменяла золотые браслет и часы на 5 килограммов гороха, 5 килограммов пшена и костный жир.
«Мы к этому продовольствию отнеслись неэкономно, поэтому когда начался сильный голод, кроме 125 грамм хлеба у нас не осталось ничего», - говорит Орест Владимирович.
Вместе с едой закончилось и тепло – кончились дрова. Пришла зима. Самая страшная зима в жизни Ореста Владимировича и всех жителей Ленинграда.
Спасаясь от голодной смерти, как вспоминает ветеран, ели столярный клей и дуранду – льняной жмых. От голода и холода родители слегли. Заботу о семье взял на себя Орест. В пять утра мальчишка одевался как можно теплее и по темным морозным улицам шел за хлебом.
«Нужно было еще успеть, потому что привозили его ограниченное количество, - вспоминает Орест Владимирович. – На нашу семью из четырех человек выходило 500 граммов хлеба. Он был из опилок, бумаги с минимальным добавлением муки, как-то они умудрялись его печь. Настоящим геройством было донести его домой, семье, не съесть по дороге».
31 декабря в осажденном Ленинграде в честь Нового года выдали «праздничный» паек хлеба - 250 грамм на человека – в два раза больше, чем положено. Но, несмотря на это, самая большая смертность была в январе-феврале 1942 года.
Трупы сразу не сдавали
Идя по заснеженному, опустевшему городу, Орест нередко видел трупы людей. Но, как вспоминает ветеран, делать было нечего - перешагнул и пошел дальше. В один из дней умерла тетя Ореста. Вместе с двоюродным братом они повезли тело на санях на крытый рынок, пока сдавали ее карточку и паспорт, увидели – трупы лежат штабелями.
«О чем думал? Ни о чем. Была одна мысль – поесть», – вспоминает Орест Владимирович. - Ни переживаний, ни боли, ни грусти, только бы поесть».
Несмотря на сильный голод, о людоедстве Орест Владимирович не слышал.
«Говорить о том, что в Ленинграде ели людей – это наглость, вранье и бред», - отмечает он.
Однако были другие случаи. Например, когда в семье было несколько детей и один из них умирал, то на крытый рынок тело не везли, прятали на балконе, чтобы оставалась карточка на хлеб.
«Или человек умер в начале месяца, то отвозили тело уже в следующем, чтобы целый месяц получать хлеб. Ведь вместе с умершим нужно было сдать его паспорт и карточку на хлеб», - вспоминает Орест Владимирович.
Когда начались страшные бомбежки, в бомбоубежища, по словам ветерана, мало кто спускался – там было еще холоднее.
«Там, где сейчас находится аэропорт, были пулковские высоты. Враг установил там дальнобойные оружия, весь Ленинград у них был как на ладони», - говорит Орест Владимирович.
Поначалу, признается он, было страшно слышать вой бомбы или звук обстрелов – казалось, вот-вот прилетит в тебя и инстинктивно начинал прижимать голову.
«Потом уже привык, как говорят военные - если ты слышишь снаряд или свист пули -это не твоя, так что можешь не кланяться. Свою пулю ты не услышишь», - говорит Орест Владимирович.
Однажды Орест Владимирович ушел от дома за три квартала и увидел детский сад для сирот. Детей, оставшихся без родителей, в то время стало очень много.
«И надо же было именно в это время, в эту минуту их вывели погулять, а туда хлопнул снаряд», - вспоминает Орест Владимирович.
Дорога в новую жизнь
Когда открыли Дорогу жизни, к Ряжским пришли с домоуправления и выдали эвакуационные бумаги, сказали – уезжайте. Но родители были лежачими – куда ехать? Семье пришлось остаться в голодном Ленинграде.
Летом снова пришли с эвакуационными удостоверениями. На вопрос, куда повезут, ответили коротко: «В Сибирь». В этот раз было решено ехать. С наступлением весны стало чуть легче, но на сборы, как вспоминает Орест Владимирович, сил все равно не хватало. Знали только, что будет зима, значит, необходимо взять вещи потеплее.
«На финском вокзале людей погрузили в вагоны и привезли на берег Ладожского озера. Половину пассажиров успели погрузить на пароход и пролетел снаряд, но от берега удалось уйти. По дороге мелькнул городок Тихвин, а точнее, его остатки – одни балки», - говорит Орест Владимирович.
В пути эвакуированные находились месяц, сначала их привезли в Омск, затем пароходом отправили в Салехард, потом были еще несколько городов. В Тюмени Орест Владимирович оказался только 2 ноября 1945 года. Здесь же его призвали в армию, где он отслужил, защищая границы государства.
После армии Орест Владимирович работал электриком в автороте, по вечерам спешил на курсы в машиностроительный техникум. Жизнь шла своим чередом: свадьба, рождение дочки. В 1994 году Орест Владимирович увлекся моржеванием и почти до 90 лет каждую осень открывал «купальный сезон».
Ленинград он посещал не раз. В 2004 году побывал в родной школе и в доме, где в 1941 году услышал трагические слова Юрия Левитана.
