Психология - наука не для слабонервных. Особенно когда лицом к лицу приходится сталкиваться с чужим горем. Но быть женщиной-психологом в мужской колонии - это еще и испытание на прочность. О том, кто и как оказывается за решеткой, почему на зоне особенный воздух и о воровских авторитетах, - в анонимном интервью «АиФ-Тюмень».
Моей собеседнице уже за пятьдесят, но мы общаемся на «ты», знаем друг друга давно и почти не чувствуем разницу в возрасте. Она, как никто другой, умеет радоваться жизни и в любой ситуации старается находить позитив. Мало кто из ее сегодняшнего окружения в курсе, что она проработала много лет в колонии строгого режима. Причем в мужской. Мы пьем кофе и беседуем о том, что в последние годы было закрытой информацией. Об этом она старается не говорить даже с близкими. Слишком страшно вспоминать.
«Шкурой чувствуют»
Екатерина Герман, «АиФ-Тюмень»: Расскажи, с чего все началось?
Аноним: Когда получила диплом психолога, хотела служить в МВД. Но в этой системе уже работал мой бывший муж. Двум, пусть и бывшим супругам, работать в одном подразделении нельзя. Поэтому мне предложили УФСИН.
- Помнишь первый день на территории колонии? Какие ощущения?
- Страха какого-то не было. Хотя это было время после развала Советского Союза, бандитизм на улицах, страшнее было в самом городе, чем там. Мы как раз переходили на контрактную основу службы. Колонию начали охранять вместо солдат первые контрактники. Вот в это время я была устроена с испытательным сроком штатным психологом в мужскую колонию. Более того, я была первой в России женщиной-психологом, которая работала в мужской взрослой колонии. Это был эксперимент: я - для них, они - для меня, все - друг у друга… Люди как люди. Форма черная, фамилия написана. Прочтешь, если надо. Гражданка, гражданин, а я для них - «гражданин начальник». Так и обращались, потом уже выучили по имени-отчеству.
- Как восприняла семья решение служить в системе?
- Сын был еще маленький, чтобы осознавать эту опасность, матери было важно, чтобы я хоть что-то зарабатывала и содержала себя и сына. Особого понимания, что встаю утром и ухожу не куда-то, а внутрь зоны, не было. Поэтому и страх не срабатывал. Если кто-то работал за территорией с бумажками, то я оказалась в гуще событий. Зона была рассчитана на 1 тыс. 800 осужденных, но у нас был «перелимит» страшный. Почти три тысячи человек.
- Сколько лет ты проработала там?
- До двадцатки не дослужила, ушла раньше, чем можно было выйти на льготную пенсию. Но срок называть не буду, потому что есть такое, что те, кто находился по ту сторону колючей проволоки, никогда не называют точный срок. Не принято говорить, сколько лет топтал зону, и не важно, в каком ранге.
- Помнишь свой первый рабочий день на территории колонии?
- Подробно уже нет. Помню, что в этот день пришел очередной этап. Поскольку изменили назначение колонии с исправительно-трудовой на исправительную, людей прибывало очень много - по 40-45 человек. Мне предстояло их тестировать, чтобы определить уровень агрессии, психоэмоциональное состояние и дать заключение, чего можно от него ожидать в будущем. Необходимо было выявить и предупредить о возможных попытках суицида, побега.
Моя работа заключалась не только в тестировании, но и «подготовке» осужденных к новостям с воли. Когда человек долгое время находится в изоляции, а у него в семье случилось несчастье, письмо с этой информацией начальник отряда не мог передать без предварительной подготовки заключенного. И если была необходимость, подключали психиатров. Ну, нельзя тому, кто уже провел на зоне десять лет, сказать, что у него больше нет родственников, и его никто не ждет. Они такие же люди.
- Не считая того, что отбывают срок за преступления…
- У них очень обостренное чувство информации. Те, кто долго находится в изоляции, «шкурой чувствуют», буквально как собаки. Это не объяснить научными терминами или мистикой. Но они на самом деле могут чувствовать, что дома случилась беда. Реагируют остро на любое слово. Но поскольку перед ними сидела женщина в гражданской форме, удавалось смягчить реакцию.
Другой воздух
- Криминальные авторитеты, которые по званию были выше дворового ранга - руководившие бандитами на уровне города, области, - эти люди отличались из общей массы прибывавших в колонию?
- Да. Это были другие люди. Когда приходили серьезные авторитеты со статусом в воровском мире, это были воспитанные, преимущественно интеллигентные люди с хорошо поставленной речью. Практически никто из них не курил. Речь - это тоже индикатор воровского статуса. Тот, кто меньше значим для этого криминального мира, всячески пытался хамить. Но серьезные люди воздух зря не сотрясали, думали, что говорят: четко и мало. Я от них многому научилась.
- Например?
- Очень быстро оценивать ситуацию, вычленять из разговора, что именно тебе хотят сказать. Там же ко мне приходили осужденные по разным поводам: одним хотелось поговорить по душам «за дом, за семью, за цены в магазинах». А другие пытались найти лазейку: «опрокинуть», то есть попытаться договориться о чем-то запретном. Допустим, разменять деньги, вынести письмо. Но всегда был риск того, что его послали в качестве проверки мои коллеги. Все всех испытывали, пытались прощупать на честность, на прочность. Все логично.
- Воздух на зоне другой? Или это просто присказка такая?
- Воздух там на самом деле другой. Его ни с чем не перепутать. Но это индикатор для тех, кто его ощущает. Обычный человек разницы не поймет. Когда приходит этап, запах после них держится несколько суток, и его ни с чем не перепутать. Никакие проветривания и хлорки не помогают. Это другое, это запах СИЗО, они везут его с собой на зону.
- А сейчас можешь почуять этот запах?
- У людей, которые уже вышли на свободу, запаха нет. Есть другое. Я много раз и безошибочно определяла, сидел человек в тюрьме или нет. При этом от прошлого тюремного следа, если он пробыл за решеткой действительно серьезное время, не спасают ни костюмы, ни автомобили, ни высокие должности. Спрашиваю прямо: «Где погостил?» Люди начинают отпираться, а потом признаются, что да, так оно и было. Это не метка, не визуальная черта… Но что-то определенно меняется в людях, если они пробыли в местах лишения свободы более пяти лет.
- А если меньше пяти лет?
- Ну, как говорят сами осужденные, пять лет не пробыл - ничего не понял. А кто больше, того и со спины в автобусе увидишь. Пусть даже и сидел в привилегированных условиях. Понимаешь, человек может быть очень дорого одет, занимать большой пост, но есть моменты, которые не стираются. И эту способность видеть «своих» со временем получают все, кто работает на зоне, и те, кто там долго сидит. Они своих тоже видят. Но я на этом стараюсь не зацикливаться. У каждого - свой крест, своя жизнь, свои раскаяния.
Черт попутал
- Зона и свадьба - вопрос щепетильный?
- Да нормальный вопрос. Много было женщин, которые выходили за них замуж, много было свадеб, регистрировали чаще всего в моем кабинете, самой много раз приходилось быть свидетелем на этих церемониях, пока того требовал закон. Но за долгие годы практика показала, что из десятков вышедших замуж на зоне на моих глазах только одна женщина сумела сохранить брак и живет с этим мужчиной до сих пор. Все остальные - распались.
- А что толкает женщин на этот шаг?
- Вот этого я до конца понять не могу до сих пор. В душу к каждому не залезешь. Но если приезжают и регистрируются, не зная человека, - это диагноз. Четко знаю одно: все эти письма с зоны - коллективное творчество, один пишет гражданке на воле, сочиняют всей командой. Кто что вспомнит, то и пишут, лишь бы душевнее и жалобнее получилось. Это у них уже отработанный вариант развлечения: «не в то время не в том месте оказался», «родным не нужен», «никто не едет».
- Люди приходили разные на зону? Есть те, кто запомнился?
- Конечно, разные. Был у меня на этапе кандидат наук, убивший супругу, оперный певец с севера, посадили за аналогичное преступление. По той же статье шел тюменский депутат… колоритных было много. Один раз даже поп был, сидел за мошенничество. Сначала подумала, что ошибка, а нет: семинария за плечами. Говорил, что «черт попутал», а судя по бумагам - попутал дважды, второй раз за мошенничество посадили. Запомнился мне еще один мошенник - ученик Кашпировского. Однажды он решил проявить свои таланты и внушил сокамерникам, что они вместо воды пьют водку. В общем, весь отряд лежит пьяный, лыка не вяжет, а запаха спиртного нет совсем.
- Как?
- А вот. Талантливый мальчишка оказался, но не в том месте и не в то время. Сейчас бы «Битва экстрасенсов» была ему рада. Судьба его мне неизвестна. Там вообще много самородков бывает. Многие отлично режут по дереву.
- Есть такое выражение, что на зону заходят, а обратно - уже нет. Как тебе удалось выйти назад в гражданскую профессию?
- Я потом еще очень много лет жила воспоминаниями. Тюмень - город небольшой. И потом часто в автобусе, в магазине приходилось сталкиваться с теми, кто там отбывал срок. Рано или поздно они тоже выходили. Однажды в магазине с криком «Я эту женщину знаю! Мы с ней сидели!» ко мне подбежал мужчина - бывший директор вагона-ресторана, сидевший за мошенничество. И таких ситуаций - комичных и трагичных одновременно - было много.
- А что чаще всего вспоминается?
- Очень жуткие вещи. Я читала тысячи личных дел, чтобы понять, что собой представляют люди, совершившие преступление. Два вилка капусты и два мешка цемента - не в счет. Но бывали такие дела, когда действительно брало за душу. Однажды этапом пришел мужчина в возрасте, пожилой, в первый раз. Ну, ладно, если к этим годам у человека набирается несколько ходок, и ты уже ничему не удивляешься. А пойти в тюрьму в первый раз, когда тебе за пятьдесят, это заставляет задуматься. И статья у него была «двойное убийство». Он долго молчал, не говорил ничего. И только потом через личное дело узнали, почему он замкнулся и молчит. Жуткая драма: пока он, зарабатывая на кусок хлеба пятерым детям и жене, работал на тракторе в поле, благоверная начала изменять с соседом. Он не поверил, пока сам не застал их на кладбище. Ночь, гроза, гнев… Кто знает, какие силы им тогда руководили?! Но он схватил с ближайшей могилы штырь и проткнул им насквозь жену и ее любовника. Это не вычеркнешь из памяти. По сердцу кровавым следом проходит.
- А если бы сейчас позвали назад на эту же должность?
- Нет. Очень тяжело жить с такой работой. Я всегда в лицо всем говорила, кто приходил в мой кабинет: «что мне вас бояться, я не боюсь». А на самом деле каждый день и каждый час было очень и очень страшно.
«Там не нужно быть ответственным». Психолог про компьютерную зависимость 
Другая жизнь наркозависимого. Несчастливые семьи до мелочей похожи 
Жить по-новому. Чем помогает психолог больным, перенесшим инсульт 
Психолог о влиянии фильмов ужасов: «Здоровые люди такое кино не смотрят» 
Отравленная жизнь. Психолог о том, как спасти ребенка от наркозависимости