По данным МВД, ежегодно в России пропадает около 180 тысяч человек. Примерно 160 тысяч из них находят. Чаще всего люди исчезают летом, особенно когда начинается сезон грибов и ягод. Искать «потеряшек» помогают волонтеры. О том как ускорить поиск, где сложнее найти, в лесу или городе корреспондент tmn.aif.ru узнала у волонтера отряда «ЛизаАлерт» Марии Кондратенко.
Лучше мертвый, чем неизвестность
Нина Худякова (корреспондент «АиФ»): – Мария, какой у вас стаж добровольца и почему вы решили стать добровольцем?
Мария Кондратенко (волонтер поискового отряда «ЛизаАлерт»): – В отряде я два года. Пришла туда после резонансного случая, связанный с поиском Насти Муравьевой. Тогда я следила за работой «ЛизыАлерт». Самой принять участие в поиске не получилось, так как я привязана к дому: у меня особый ребенок. Но после долгих раздумий, чем я все же могу помочь, решила стать добровольцем, заполнила анкету и вступила в отряд. Привлекло то, что можно работать удаленно.
– Получается, доброволец отряда – это не только тот человек, который ходит по лесам или по городу?
– Да, есть несколько направлений. Одно из них – информационная координация. Как раз в нем я сейчас состою. Мы обрабатываем заявки, поступающие на горячую линию.Такое направление необходимо, когда поступает заявка на горячую линию. Мы ее отрабатываем – связываемся с заявителем, полностью выясняем всю информацию о пропавшем: где и как это случилось. Составляем ориентировку по приметам. Получается, я первый человек, который выходит на связь с родственниками. Бывают поиски, которые не предполагают выезда. Например, мы не знаем точно, где пропал человек, тогда мы работаем удаленно – распространяем информацию, собираем и отрабатываем свидетельства. Также мы постоянно связываемся с полицией, МЧС и т. д. Плюс второе направление координации – это пресс-служба. Я общаюсь с представителями СМИ, мы пишем посты в соцсетях и организуем мероприятия. Например, нас часто приглашают провести беседы по безопасности в школах, детских садах, лагерях. Одно из направлений лекций – это буллинг (травля в коллективе – прим. ред.).
– Сложно совмещать личную жизнь с волонтерством?
– Сложно, именно поэтому не все остаются, но если ты попал в эту систему, то выбираешь поиск. Конечно, у всех по-разному, но моя семья, например, долго не принимала мой выбор. Супруг до сих пор не понимает, зачем я все это делаю, тем более совет бесплатно. У нас нет выходных, нужно быть постоянно на связи. И если поступит заявка ночью, то тут же нужно отрабатывать, обзванивать родственников и все ведомства. Но я стараюсь как-то находить баланс. К нагрузкам мне не привыкать, я работала медиком в реанимации. Ну, и силы дает положительный результат, когда удается найти человека – это очень радует, значит, все не зря. Даже если ты находишь погибшего. Понимаешь, что родственники уже могут спокойно его похоронить, а не переживать, что он числиться без вести пропавшим. Ведь неизвестность очень выматывает.
– Вы сказали, что работаете удаленно. А у вас был когда-нибудь опыт поиска офлайн?
– Один раз за два года я выехала на поиски. Мы искали бабушку с деменцией, которая вышла из больницы, но до дома не дошла. В итоге мы ее нашли. Правда, искать людей с таким диагнозом очень сложно. Она находятся в своем мире, практически ничего не помнят.
– Мария, с началом лета многие пропадают в лесах. Чем такие поиски отличаются от лесных?
– Алгоритм похожий. Мы делим территорию на квадраты. Если говорить о городе, то здесь мы ездим или ходим по дворам, опрашиваем прохожих, заходим в магазины, просматриваем записи видеокамер. Вообще, в городе искать проще, ведь больше свидетелей, мест, где можно расклеить ориентировки. Но по времени получается дольше. А поиск в лесу сложен тем, что мы знаем только точку входа. Лес также делится на квадраты 500 на 500 метров, которые прочесывают 2-4 человека. Если неподалеку болото, людей задействовано больше, и мы его обозначаем на карте. Естественно, в само болото мы не лезем, но смотрим следы, артефакты. В лесу искать сложнее физически, потому что они бывают непроходимыми. А если учесть, что мы в основном работаем ночью, поскольку мы добровольцы, днем свои дела, то еще трудностей добавляется. Правда, сейчас есть специальные программы. Благодаря им мы записываем свой маршрут, потом это все через онлайн наносится на карту, а на карте видно, какие участки мы уже прошли. Получается все структурировано.
Не надо ждать три дня
– За эти два года, что вы в отряде, какие самые короткие и самые долгие поиски были?
– Про короткие немного поясню: помимо информационного координатора я выучилась на детского оператора – прозваниваю все детские заявки по регионам России. И вот самый быстрый поиск, когда я начала выходить на смену был, когда родственники пропавшего малыша сказали по телефону: «Все нормально, ребенок уже нашелся, он был в шкафу» (смеется). Это было здорово. И на самом деле таких историй много, когда во время прозвона человек уже выходит на связь.
Самые долгие поиски в моей практике были в прошлом году. Мы искали пожилую женщину в лесу. Она ушла с родственниками за грибами, и на маленькой поляне они разминулись. Подключились службы, большое количество людей. Даже ТВВИКУ нам давали на помощь. Никто не спал все это время. Поиски осложняла погода – постоянные дожди, холодные ночи. На 9-й день мы ее нашли погибшей. Сыграл возраст, переохлаждение.
– Как быстро стоит обращаться, быть тревогу, чтобы поиски не затянулись?
– Что мешает поиску, помимо того, что поздно обращаются?
– Когда заявитель неискренен. Например, что дома накануне произошел конфликт, что подросток не слушается. Или есть долги у пропавшего, или проблемы с алкоголем или наркотиками, диагноз, если говорить о взрослых. Не все понимают, что чем больше мы знаем информации, тем быстрее и эффективнее пройдут происки. Бывают ложные заявки, они чаще всего поступают через сайт, кто-то хочет побаловаться. На горячую линию таких заявок не поступает. Иногда, кстати, мы можем отказать в заявке, если это криминал. Но отказ идет после того, как свяжемся с полицией.
– Чаще всего пропадают взрослые или дети?
– По статистике, взрослые. Причины у всех разные: кто загулял, кто не хочет общаться с родственниками, бывает, вахтовик возвращается домой, перебрал, вышел не на той станции, документы и телефон остались в поезде. Люди с деменцией часто пропадают.
Дети пропадают часто, когда из школы идут не домой, а погулять с друзьями, а родителей в известность не ставят. С подростками уже посложнее, они могут уйти из дома, чтобы привлечь к себе внимание, либо из-за конфликтов с родителями. Алгоритм поиска взрослого и ребенка одинаковый. Единственное, скорость сбора информации при пропаже ребенка быстрее, так как это приоритетные заявки. Когда поиск запущен, уже продолжается дальше выяснения: друзья, все места привязки, вплоть до того, о чем ребенок мечтал. Например, мечтает стать космонавтом, следовательно, он может пойти в поле искать какую-нибудь вышку, представляя, что это ракета. Летом – первичный поиск у воды, потому что родители запрещают многим туда ходить. К каждой возрастной категории свой подход. Если касается подростков, то мы стараемся не распространять ориентировку в сети, чтобы не вызвать насмешку со стороны сверстников, если мы увидели пропавшего подростка, то сами к нему не подходим, а предупреждаем родителей и службы, они приезжают на место и забирают его.
– Можно ли сказать, что поисковому отряду стали больше доверять и чаще к вам обращаться?